Попутчики мне не оставили места поесть внизу, а потом долго сидели в тишине и делали вид, что все нормально

Я — человек твердо стоящий на земле, причем в буквальном смысле. Моя неприязнь к воздушным передвижениям такова, что любой маршрут, даже в самые оживлённые столицы, я предпочитаю преодолевать исключительно по рельсам.

На этот раз я возвращалась домой в разгар лета, когда весь мир, кажется, решил внезапно полюбить поезда. Билеты вмиг разлетелись, и, как водится, остались только варианты с акробатикой — верхние полки. Конечно, я из тех, кто душой тяготеет к нижнему комфорту, но выбирать было не из чего, и пришлось довольствоваться положением ближе к потолку.

Есть, конечно, в этом свои плюсы: никто тебя не трогает, не задевает локтем и не просит подвигаться. Однако спокойствие оказалось иллюзорным. В этот раз мне достались соседи снизу с явно выраженным чувством превосходства, будто нижние полки автоматически превращают их в хозяев небольшого королевства на колесах.

Расположилась там семейная пара: мужчина и женщина, окружённые аурой тотального недовольства всем, начиная от температуры воздуха и заканчивая чужим дыханием. Это как раз тот случай, когда у людей нет детей, но ощущение, что с ними путешествует вся внутренняя армия раздражения. Они заняли стол не просто как положено, а с размахом. Расстелили на нем целый гастрономический натюрморт: ланчбоксы, хлебцы, термосы и вода, при виде которой становится понятно, откуда весь Байкал уходит.

Я, не желая вступать в дипломатические баталии за квадратные сантиметры пола и воздуха, тихо пристроила сумку под их полку, рюкзак отправила на второй этаж, сама следом за ним. Приветственных фраз говорить не стала — не из грубости, а из жизненного опыта. В поездах одни видят в попутчиках интересных собеседников, другие — стихийное бедствие. Мои соседи явно из второй категории.

Часа через два проснулся голод. Я достала свой незатейливый пайк: контейнер с едой, термос с чаем и тот самый, философски значимый пончик, купленный на станции. Когда начала спускаться, к акробатическому номеру добавился легкий драматизм. И тут, прямо как в сцене из театра абсурда, раздалось тревожное:

— Вы есть собрались? — спросила женщина снизу с таким ужасом, словно я достала шашлык и мангал.

— Да, хотела бы посидеть у стола минут на десять, если вы не возражаете, — ответила я с самой безобидной интонацией.

Ответа не последовало. Вместо этого она с особенной торжественностью убрала свою вилку в контейнер, словно провожая её на пенсию. Всё её существо говорило: «Нет, ты нам тут лишняя».

Я поняла, что званый обед в их исполнении дополнять моим участием они не намерены. Ну и бог с ними, решила я, и вернулась на свой «второй этаж».

Подъём этот был, конечно, тем ещё цирковым номером: одной рукой держу термос, другой — ложку, контейнер — в зубах. Балансируя, как опытный гимнаст на бревне, я оказалась на своём месте, села, расправила еду и принялась за ужин, демонстративно свесив ноги вниз, как будто обедать над головами соседей — моя обычная практика. Причем траектория движения ложки намеренно пересекала их столовое пространство. Пожалуй, это было слишком, но меня почему-то это вполне устраивало.

Женщина снизу сделала самый обиженный глоток чая в истории железных дорог и, выдержав паузу, прошипела:

— У вас что, совсем совести нет?

— Есть. Просто она тоже наверху. И сейчас отдыхает, — ответила я с тем спокойствием, с каким обычно говорят «добрый вечер».

После этого мы больше не обменялись ни словом. Собственно, даже взглядами. Их лица будто отвернулись от меня навсегда — в прямом и переносном смысле.

Ночью я спустилась умыться. Женщина лежала, уткнувшись в стену, очевидно, в раздумьях о том, где она свернула не туда. Я же, в пику её напряжённой тишине, пару раз выходила в коридор просто посмотреть на темнеющий за окном мир. Обычно стараюсь не шуметь и вообще вести себя, как мышка. Но в этот раз почему-то захотелось, чтобы каждый мой шаг немного напоминал о том, что я здесь есть.

Говорят, теперь официально установлено: пассажиры с верхних полок имеют полное право пользоваться общим столом, и соседи снизу обязаны им это право предоставить. Хорошо бы, если бы такие правила действовали не только на бумаге, но и в головах. Ведь, по-хорошему, всё решается просто — чуточкой уважения и готовности признать, что поезд — это временный дом для всех, а не аренда с эксклюзивом.